Уже к началу Великой Отечественной войны похоронное дело на территории огромной страны было уничтожено. Кладбища пришли в запустение, похоронные бюро переданы коммунальным службам, а производство гробов и похоронных аксессуаров не было налажено. Советская власть отказалась принять смерть как трагедию, и неизбежно погружала родственников умершего в пучину инструкций, нормативов и т. п.

Огненное погребение

Отношение к кремации является идеальной иллюстрацией того, с каким рвением советская власть взялась за модернизацию ритуальной и культурной жизни своих граждан и как быстро потерпела поражение.

История применения огня в российской погребальной практике началась еще на закате империи, когда в Санкт-Петербурге появились первые кремационные общества. До строительства крематория дело не дошло, но общественное мнение к этому уже было подготовлено. Сразу после Октябрьской революции в самых первых декретах был поднят вопрос о кремации, или об «огненном погребении», как она называлась советскими идеологами. Огненное погребение представлялось абсолютно новым, коммунистически правильным вариантом утилизации тела. Как и в Европе, кремация связывалась с идеями модернизации, прогресса и светлого будущего человека: «Бок о бок с автомобилем, трактором и электрификацией — освободить место для кремации» (Davies, Mates 2013: 369).

Первый кремационный центр в Советской России пытались организовать в 1919 году в Петрограде, но проект так и не был реализован. 24 января 1919 года Совнаркомом Северной области была создана постоянная комиссия по постройке государственного крематория и морга под руководством члена коллегии Комиссариата внутренних дел Б. Г. Каплуна. Было объявлено о конкурсе проектов с премиями от 10 до 15 тысяч рублей, и на территории Александро-Невской лавры, рядом с резиденцией митрополита, был выделен участок под строительство грандиозного крематория. Победителями стали два проекта — «К небу» архитектора И. Фомина и «Жертва» инженера А. Джорогова. Третье место занял проект под названием «Феникс» Ноя Троцкого и Льва Тверского. В итоге был утвержден проект Джорогова, который, правда, не удалось реализовать из-за нехватки средств.

Идейный вдохновитель кремации Каплун не сдавался, и уже в 1920 году он нашел новое место для крематория. Для «огненного храма» подобрали место бывших бань на Васильевском острове, архитектором снова стал Джорогов. 14 декабря 1920 года состоялась первая в РСФСР кремация: было сожжено тело девятнадцатилетнего красноармейца Малышева. Процесс кремирования задокументировали поминутно: «Тело задвинуто в печь в 0 час. 30 мин., причем температура печи в этот момент равнялась в среднем 800 °C при действии левого регенератора. Гроб вспыхнул в момент задвигания его в камеру сожжения и развалился через 4 минуты после введения его туда. В 0 час. 52 мин. ткани конечностей обгорели и обнажился костяк головы и конечностей. В 0 час. 59 минут гроб совершенно сгорел, ткани еще горят; в 1 час. 04 мин. швы черепа разошлись, костяки конечностей отпали, замечается исчезновение реберных хрящей и обнажение внутренностей грудной и брюшной полости с признаками их обугливания. В 1 час. 28 мин. мозг сгорел, виден костяк в раскаленном состоянии. Внутренности продолжают гореть; в 1 час. 38 мин. голова отделилась от туловища, часть костей черепа продолжает сохранять свою форму. Видна не потерявшая форму правая лопатка, внутренности продолжают гореть, причем, видимо, оканчивается сгорание внутренностей грудной полости. Мышечная масса больше уже не видна. В 1 час. 45 мин. никакого пламени не наблюдается; в 1 час. 59 мин. идет исключительно догорание внутренностей при продолжающемся прокаливании остатка костей без пламени. В 2 часа 25 мин. полного распада костей еще не наблюдается. В 2 часа 48 мин. процесс сожжения окончился. В 2 часа 55 мин. открыт зольник и вынута тележка с прахом сожженного. Оказалось: зольная масса, состоящая из золы, мелкого древесного угля, мелких частиц костей с попаданием некоторого количества более крупных кусков пережженных костей, что может быть объяснено преждевременным проваливанием через кольца пода камеры сжигания» (Попов 2012: 44).

Кремация быстро стала развлечением петроградской богемы. 3 января 1921 года в своем дневнике Корней Чуковский так описывал посещение крематория: «В самом деле: что за церемонии! У меня все время было чувство, что церемоний вообще никаких не осталось, все начистоту, откровенно. Кому какое дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сейчас сунут в печь. Сгорела бы поскорее — вот и все. Но падаль, как назло, не горела. Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — все в разладе, кое-как, еле-еле. Печь была холодная, комиссар торопился уехать. "Скоро ли? Поскорее, пожалуйста". "Еще 20 минут!" — повторял каждый час комиссар. Печь остыла совсем. Но для развлечения гроб приволокли раньше времени. В гробу лежал коричневый, как индус, хорошенький юноша-красноармеец, с обнаженными зубами, как будто смеющийся, с распоротым животом, по фамилии Грачев. (Перед этим мы смотрели на какую-то умершую старушку, прикрытую кисеей, — синюю, как синие чернила.) Наконец молодой строитель печи крикнул — накладывай! — похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихлящийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачев очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб — медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу — и дело пошло еще веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх — "рука! рука! смотрите, рука!" — потом сжигаемый весь почернел, из индуса сделался негром, и из его глаз поднялись хорошенькие голубые огоньки. "Горит мозг!" — сказал архитектор. Рабочие толпились вокруг. Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: "раскололся череп", "загорелись легкие", — вежливо уступая дамам первое место. Гуляя по окрестным комнатам, я со Спесивцевой незадолго до того нашел в углу… свалку человеческих костей. Такими костями набито несколько запасных гробов, но гробов недостаточно, и кости валяются вокруг… кругом говорили о том, что урн еще нету, а есть ящики, сделанные из листового железа ("из старых вывесок"), — и что жаль закапывать эти урны. "Все равно весь прах не помещается". "Летом мы устроим удобрение!" — потирал инженер руки. Инженер рассказывал, что его дети играют в крематорий. Стул — это печь, девочка — покойник. А мальчик подлетит к печи и бубубу! Это — Каплун, который мчится на автомобиле» (Там же: 45).

Проработал опытный крематорий чуть больше двух месяцев. Из-за постоянных поломок отечественной печи «Металлург» и значительного расхода топлива его пришлось закрыть — на одно сожжение уходило до 300 килограммов дров. Бережливые советские бюрократы одно время использовали даже мусор вместо дров. По воспоминаниям современников, по всей округе расползалось жуткое зловоние от сжигаемых тел и мусора. За время работы в крематории было произведено 379 сжиганий, причем большинство кремированных скончались именно от инфекционных болезней. И лишь 16 человек были сожжены согласно их завещаниям. К идее возведения новых крематориев возвращались в 1930‑е и 1940‑е года, однако каждый раз для строительства не находилось средств.

Кремация пропагандировалась не только в Петрограде. В апреле 1919 года управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич направил в отдел организации производства Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) письмо с просьбой «разработать проекты моргов, крематориев, мусоросжигателей и другие меры борьбы с возможными летом эпидемиями». Кремация становится делом государственной важности — многие советские города принялись разрабатывать проекты крематориев, которые, по замыслу творцов, должны были решить проблему с кладбищами, похоронами и эпидемиями [146] .